|
В этот погожий день 26 августа в Задонске собралась, казалось, вся
Россия. Далеко от центрального входа в монастырь протянулась вереница
автомашин с московскими, рязанскими, орловскими, воронежскими номерными
знаками. Встречались даже автомобили из Архангельска и Пскова. А уж о
липчанах и говорить нечего. Каждый из православных считал своим
непременным долгом в торжественный этот день почтить память Святителя
Тихона, Задонского чудотворца.
Так уж издавна повелось в Задонске. Сожаление об уходящем лете здесь
смешивается со светлыми и чистыми воспоминаниями о великом молитвеннике
земли Русской, который сначала на земле, а сейчас на небесах предстоит
за всех нас перед Господом. И звонят с самого раннего утра колокола на
вновь отстроенной колокольне, и звон их разносит повсюду радостную весть
о нетленности мощей чудотворца. Приложиться к ним спешит каждый.
Прикоснуться к святыне, вобрать в себя хоть малейшую частичку святости
Тихона - это так много значит в наше трудное и смятенное время. И в этот
день, как бы широко ни были распахнуты ворота, пройти на монастырскую
территорию было непросто. Я отошел в сторонку, решив немного подождать,
пока разредится очередь спешащих к главному храму, и тут мое внимание
привлек стоящий рядом не совсем обычный человек. Нет, облик его был
довольно привычен для нынешнего времени: длинные, спадавшие на плечи
седые волосы, такая же белая борода, морщинистое, продубленное ветрами
лицо - меня же заворожили глаза человека. В них смешались и надежда, и
невыносимая боль, и непреходящее отчаяние. А из-под нижних век одна за
другой по глубоким бороздам щек скатывались крупные прозрачные слезы.
Старец боролся, казалось, с какой-то потусторонней, невидимой, но
могучей силой. Он делал шаг вперед к воротам монастыря и тут же пятился
назад, словно тело было ему неподвластно. Но вот человек, вконец
обессилев, низко опустил голову и, еле переступая, добрел до скамеечки,
присел на нее.
Я подошел к старцу и опустился рядом.
- Вам плохо? Может быть, нужна помощь?
- Мне никто не поможет, - прошептал старец и через некоторое время
добавил, - если Тихон не простит.
Немного помолчав, осознавая сказанное, я продолжил разговор. Я говорил о
том, какой это большой праздник для всей Руси - день Святителя Тихона.
Рассказал и о том, что я - журналист и пишу для журнала "Воронежский
епархиальный вестник". Последнее, показалось, оживило потухшие глаза
старца, и он заинтересованно посмотрел на меня. Помолчав, мой новый
знакомый вдруг решительно поднял голову и внезапно окрепшим голосом
сказал:
- Может быть, так было нужно, что я встретил вас. Хорошо, я расскажу вам
сейчас всю мою жизнь, и пусть читатели церковного журнала узнают о ней.
Кто-то, возможно, посочувствует мне, а большинство, уверен, никогда. Но
я не могу больше носить этот груз в одинокой моей душе, и, может быть,
Святой Тихон все же внемлет этой моей исповеди.
...Сейчас Сергею Ивановичу почти восемьдесят, а тогда он был совсем еще
молодой и служил в войсках НКВД. Как мог попасть на такую "элитную"
службу полуграмотный забитый парень из обычного среднерусского села?
История довольно банальна и обычна для того времени. Семья большая и
патриархальная. Родители, да и старшие братья и сестры, были глубоко
верующими - церковь для них была самым святым и дорогим местом. Сергей
тоже рядышком с длиннобородым отцом отстаивал все службы. А потом
появился в селе разбитной и, казалось, не боящийся ничего на свете
избач. Из его клуба, устроенного в большой избе раскулаченного
сельчанина, днем и ночью лилась развеселая музыка - там гулял и
вынашивал планы о мировой революции деревенский "пролетариат". Особенно
буйствовала компартия в большие религиозные праздники. Тогда и музыка
звучала громче, и плакаты против попов такие по селу носили, что мужики
плевались, а бабы стыдливо отводили глаза.
С некоторых пор, невзирая на упреки, а то и подзатыльники отца, зачастил
в избу-читальню и Сергей. И так скоро окрутил его избач, так увлек
прелестями свободной беспоповской, а значит, и не знающей никаких
моральных запретов жизни, что Сергей однажды, захлебываясь от
собственной смелости и повергнув в шок семью, сорвал со стен избы все
иконы и порубил их в мелкие щепки. Отец, естественно, проклял сына, но
бесовство уже бесповоротно одолело Сергея, и он перешел жить к избачу.
Он-то и стал тем первым в селе "богоборцем", который сбросил колокола с
местной колокольни. После этого избач и дал Сергею рекомендацию для
службы в НКВД.
Как раз началась особенно страшная и кровавая "зачистка"
священнослужителей. Сергея, как уже имеющего в этом опыт, назначили в
отдел по борьбе с "религиозным дурманом". К тому времени Задонский
монастырь уже порушили, разграбили, сбросили колокола со звонниц и даже
кости местных священников выкинули с уготовленного им места. Оставалось
теперь "принять меры" к тем священнослужителям и насельникам монастыря,
которые не были репрессированы раньше.
Это была настоящая охота людей за людьми. Сергей Иванович с товарищами
по заготовленному ранее списку хватали "чернорясников", битком набивали
в автомобили и везли в застенок. Пытали и мучили их в местных подвалах,
но самое страшное происходило в воронежской тюрьме НКВД. Там их
пропускали через такой "конвейер", что люди через несколько дней седели,
сходили с ума, и только самые крепкие потом отправлялись на Соловки и в
другие "исправительные" лагеря. А бывало и так, что монахов и до
Воронежа не довозили, забивали в пути палками или пристреливали по
дороге "при попытке к бегству".
Сергей Иванович стал, пожалуй, самым жестоким палачом в местном НКВД. Он
лично замучил и расстрелял десятки представителей духовенства. Он мог
гордиться, что был главным погубителем братии Задонского монастыря.
Скорбное лицо одного из монахов и через несколько десятилетий, как
живое, в памяти Сергея Ивановича. Он вез партию арестованных в Воронеж.
Дорога почему-то показалась чрезмерно длинной, да и настроение было
паршивым. Чтобы немного развлечься, Сергей Иванович затеял спор с одним
из бывших насельников монастыря. Он в какой уже раз пытался "вразумить"
бестолкового монаха, что Бога нет, и все рассказы о Его могуществе -
сплошные бредни.
- Вот слушай, монах, как я ругаю вашего Господа, - изгалялся Сергей
Иванович и сыпал отборнейшим матом. -Ну что же, если Он такой
могущественный, не накажет меня, не пошлет разящую молнию?
Инок только болезненно морщился и еле слышно шептал о том, что терпение
Всевышнего безгранично, но в конце концов богохульство не может быть не
наказанным.
- Ах, так? - совсем взъярился Сергей Иванович. - Ты мне еще грозишь?! А
вот посмотрим, поможет ли Бог Своему верному чаду?
Сергей Иванович остановил машину, подволок инока к выхлопной трубе и,
зажав ему нос, прислонил рот к отверстию. Скоро от ядовитых газов у
монаха покраснело лицо, он хрипел и задыхался, и лишь когда у него
закатились глаза, Сергей Иванович прекратил пытку.
- Ну, признаешь, что Бога нет, раз Он не помог тебе? - спросил Сергей
Иванович.
- Господи, помоги мне так же достойно вынести испытания, как вынес их
Ты, - только и прошептал монах.
- Так ты еще надеешься на своего Заступника? - закричал Сергей Иванович.
- Ну я тебе сейчас устрою такую же казнь, как Иисусу.
Сергей Иванович схватил веревку, одну руку инока привязал к придорожному
дереву, а другую - к кузову автомашины. То же сделал и с ногами.
Распятого таким образом человека положили на снег, а Сергей Иванович
приказал водителю медленно тронуть автомобиль...
Дальше всю дорогу ехали молча. Даже охранники испуганно смотрели на
Сергея Ивановича, потрясенные его жестокостью. А у него не выходил из
головы последний крик обреченного монаха. Он не молил о пощаде, он лишь
тоненько, задыхаясь от нестерпимой боли, возгласил: "Во славу Твою,
Господи!"
Может быть, тогда глубоко в душе Сергея Ивановича и заточил впервые
червячок сомнения в правильности своей жизни? Ведь если люди идут на
такую мучительную смерть и не отрекаются от веры, то как же она сильна
эта вера? И как же Всемогущ Тот, Кто может вызвать такую веру? Но
червячок-то червячком, а Сергей Иванович еще много лет служил в
госбезопасности, получил звание подполковника, благополучно вышел на
пенсию. На старости лет и душе, и телу потребовался полноценный отдых,
поэтому Сергей Иванович построил себе двухэтажный домик в окрестности
Алушты, развел сад со всякими южными фруктами и ягодами и зажил в свое
удовольствие. Семьи у него никогда не было, потому что огрубевшая,
ожесточенная душа не воспринимала даже слова такого: "любовь". Но ему
всегда и одному было неплохо.
Он купался почти круглый год в море - здоровье у него осталось железным:
загорал, вкушал мандарины и персики, крепко спал. Пока однажды летней
звездной ночью что-то не сдавило ему грудь и сквозь сомкнутые глаза он
не увидел седобородого старца, окруженного сиянием, с гневно сверкающими
очами. И этот старец грозил ему посохом. Уже проснувшись, Сергей
Иванович вспомнил, что изображение старца он видел в Задонском
монастыре. Святитель Тихон!
С тех пор у Сергея Ивановича не было ни одной спокойной ночи. Он только
смеживал глаза, как в памяти тут же вставали скорбные черные фигуры
замученных им монахов, в ушах звучали страшные крики истязуемых, лилась
густая бурая кровь - и от этого кошмара не было спасения.
Много месяцев мучился Сергей Иванович, потом, осознав, что грозящий
посохом Тихон явился к нему именно 26 августа, решил: святитель
призывает его для ответа. И пока Сергей Иванович не покается в своей
преступной, греховной жизни, не будет ему покоя на этом свете.
В это время как раз на Кавказе шли межнациональные стычки, Алушта была
заполнена беженцами. Сергей
Иванович нашел самую несчастную многочисленную семью и привел ее в свой
дом. Сказал:
- Он теперь ваш вместе с садом и огородом. Живите в нем и забудьте о
всех своих горестях.
Не взяв с беженцев ни копейки за такой дорогой подарок, Сергей Иванович
в тот же день пешком отправился в Задонск. Опираясь о суковатую палку,
он шел днем и ночью, ночуя в придорожных кустах и питаясь милостыней,
так как нисколько не взял с собой из своих сбережений, оставив их на
виду в бывшем доме.
В Задонск он пришел как раз в конце августа и 26 числа в толпе других
паломников приблизился к воротам монастыря. И вот тут-то он первый раз
ощутил, что не может ступить на монастырскую территорию. Только он делал
шаг, как незримая могучая сила отталкивала его от ворот. Он опять делал
шаг, и снова праведная преграда не давала ему пройти дальше. И Сергей
Иванович понял, что Чудотворец не прощает его и что чудовищный груз
преступлений долго еще, может быть, до самой смерти, будет давить на его
грудь, и вряд ли заслужить ему спасение. А как жить с таким невообразимо
тяжким черным багажом за спиной, под силу ли это человеку?
Сергей Иванович уже подумывал о самоубийстве, но потом понял, что
тело-то свое убьет, а главное - душу свою - этим не спасет, и,
непрощенной, ей веки-вечные придется мучиться в самых страшных кругах
ада. И он решил: пока хватит сил и здоровья, каждый год в памятный
августовский день приходить на поклон к Тихону. А жизнь вести праведную
и благочестивую. Может быть, когда-то все же смилостивится святитель и
допустит Сергея Ивановича хоть на мгновенье приложиться к своим мощам.
Вот тогда-то Сергей Иванович спокойно и счастливо сможет умереть.
Сейчас "новые русские" в окрестностях Алушты построили неимоверное
количество шикарных особняков и дач. На зиму они нанимают Сергея
Ивановича сторожить их. Поначалу, правда, не хотели брать древнего
старика, но когда узнали, кем он был раньше, им лестно стало иметь в
прислужниках подполковника госбезопасности.
Сергей Иванович обычно обосновывается в какой-нибудь самой маленькой
комнатке одного из особняков, увешивает стены иконами, где обязательно
есть и лик Святителя Тихона, и все свободное от своих охранных дел время
молится. Сейчас он уже не упрашивает Чудотворца, чтобы тот пустил его в
монастырь, знает, что словами тут не поможешь, делом нужно доказать, как
глубоко раскаяние великого грешника, как скорбит он о неправедности
прошлой жизни, как готов он теперь принять на себя все муки и страдания
тех, кого истязал сам.
Весной Сергей Иванович раздает полученные за зиму деньги обездоленным и
с неизменной палочкой, опять питаясь милостыней, бредет по своей
скорбной многомесячной дороге к Задонску. В день памяти Святителя он
подходит к воротам монастыря и пытается сделать свой первый, самый
главный в жизни шаг.
... Но снова остается перед воротами, и слезы текут по его морщинистым
щекам, и губы неслышно для окружающих шепчут: "Нет, еще не пускает
Тихон, еще не простил...".
Сергей Иванович ходит так уже несколько лет, и я уверен, что и в
нынешнем году в день памяти святителя он опять появится перед воротами
монастыря. Пустит ли его на этот раз Тихон?
|
