|
Двести лет тому назад, в некий зимний день, святитель, имевший
пребывание в некоем древнем монастыре, чувствовал себя особенно
слабым и умиленным.
Вечером в его покое перед многочисленными и прекрасными образами
горели лампады, а тепло изразцовой каменки и попоны, покрывавшие
пол, давали сладостный уют. И святитель, сидя и греясь на лежанке,
тихо позвонил в колокольчик.
Неслышно вошел и тихо поклонился служка.
- Милый брат, позови ко мне певчих, - сказал святитель. - Бог
простит мне, недостойному, что я тревожу их в неурочный час.
И вскоре покой святителя наполнился молодыми черноризцами, которые
вошли в одних шерстяных чулках - разулись, прежде чем войти.
И святитель сказал в ответ на их земное метание:
- Милые братья, хотелось бы мне послушать мои юношеские песнопения
во славу пречистого Рождества Господа нашего Иисуса Христа, Красоты
нашей неизреченной.
И они стали вполголоса петь те песнопения, что святитель созидал в
своей ранней молодости.
И он слушал, часто плача и закрывая глаза рукой.
Когда же получили они отпуск и, поклоняясь, стали выходить один за
другим, святитель задержал одного из них, любимейшего, и повел с ним
долгую неспешную беседу.
Он рассказал ему всю свою жизнь.
Он говорил о своем детстве, отрочестве, о трудах и мечтах своей
юности, о своих первых сладчайших молитвенных восторгах.
Прощаясь же с певчим вблизи полночи, поцеловал его с
лихорадочно-сияющим взором и поклонился ему в ноги.
И это была последняя земная ночь святителя: на рассвете обрели его
почившим - с двоерогим жезлом в руке стоял он на коленях перед
божницею, закинув назад свой тонкий и бледный лик, уже хладный и
безгласный.
Так и пишется он на одном древнем образе. И был этот образ самым
заветным у одного святого, нам почти современного, - простого
тамбовского мужика. И, молясь перед ним, так обращался он к великому
и славному святителю: "Митюшка, милый!".
Только один Господь ведает меру неизреченной красоты русской души.
И. БУНИН
|
