ПРОЗОРЛИВОСТЬ СТАРЦА ИЛАРИОНА

Имея великие духовные дарования от Господа, преподобный Иларион Троекуровский особенно прославился своей прозорливостью. Старец предсказывал своим посетителям многие грядущие события в их жизни или, видя гнев Божий на людях нечестивых, старался их предостеречь от неразумных поступков и помыслов.

В начале июля 1848 г. некая помещица В. А. Ш., близко знавшая старца Илариона и купившая по его совету небольшой дом близ Трое­курова, собралась ехать домой в Рязанскую губернию и по своему обык­новению заехала к старцу просить его напутственного наставления и благословения. Но тот через келейника передал ей, что не сможет при­нять ее до субботы. Она дважды после этого посылала к старцу сказать, что ждать три дня никак не может - ждут срочные дела, и просила при­нять тотчас же. И всякий раз получала ответ, что до субботы Иларион принять ее не сможет. Она дождалась субботы и вновь приехала в Тро­екурово. При встрече со старцем откровенно сказала ему, что сильно роптала на него за отказ принять ее ранее. На что старец с улыбкой отве­тил: «Теперь, пожалуй, ступай с Богом». С радостью В. А. Ш. поехала домой, но в дороге встретила посланца с известием, что в ее деревне открылась холера, и это заставило ее вернуться назад.

В жизни игуменьи Флоровского Киевского женского монастыря схимонахини Елеазары был опыт дивной прозорливости старца Ила­риона. Она в молодости своей была замужем за полицмейстером Курска Губертом. Приезжает она раз к Илариону, а тот с утра сказал келейнику: «Ко мне сегодня придет игуменья. Ты смотри, встреть её». Тот весь день прождал, и никакая игуменья не приезжала. Уже к вечеру подкатил экипаж с двумя барынями. Это и была г-жа Губерт с гувернанткой. Келейник пошел докладывать: «Батюшка, какая-то барыня приехала». - «Какая барыня? Это игуменья Киевская». Когда она вошла, затворник её встретил словами: «А! Игуменья ко мне при­ехала». Г-жа Губерт удивилась, к чему это он её так назвал, и за­помнила эти слова. Довольно много времени спустя после этого по­сещения Пелагия Андреевна Уварова собралась в Киев и пришла проститься к Илариону. Он дает ей просфору девятичинную, завер­нутую в исчерченную крестами бумажку, ладану и свечей и приказы­вает передать это г-же Губерт. Та заплакала, принявши от матушки этот дар старца, считая его намеком на предстоящие ей скорби. На возвратном пути из Киева Уварова опять зашла к ним и узнала, что у них померли дети. Но еще большее испытание ожидало их впереди. Муж г-жи Губерт попал под суд, и ему грозило самое тяжкое наказа­ние, которого он избежал только по Высочайшей милости. После этого они оба решили поступить в монастырь. Муж лет восемь жил в Киевской Лавре, где и скончался, а она до его смерти пожила в од­ном девичьем монастыре верст за 30 от Киева, а потом её перевели в Киевский Флоровский монастырь, В этом монастыре она умерла - игу­меньей в 1902 году 96 лет от роду. До самой кончины своей она име­ла большую любовь и веру в троекуровского затворника.

Лебедянский помещик Александр Ильич Лукин приехал к Илари­ону со своей родственницей, желавшей получить у старца благослове­ние на спорное дело с родной сестрой. Причем она сама была неправа в этом судебном деле. После обычных поклонов Иларион подошел прямо к ней и спросил: «Как твое имя?» - «Любовь», - отвечала она. «А, - воскликнул как бы удивленный старец, - Любовь! Да ведь лю­бовь покрывает множество грехов». И повторил это несколько раз. После этого посетительница не решилась просить благословения на судебную тяжбу с сестрой. Лишь после смерти Илариона она начала это дело и, потратив множество денег, проиграла суд.

Друг затворника - благочестивый священник с. Губина о. Никандр благословлялся у него перенести свой дом поближе к строившейся тогда в Троекурове каменной церкви. «Напрасно ты хочешь строить­ся, – сказал ему старец, – построишься, а монашки тебя сгонят». В другой раз о. Никандр задумал перейти на место своего умершего отца в г. Усмань. «В Усмань переходить не надо, — сказал Илларион, – Погоди. Вот здесь у меня будет монастырь, тогда и перейдешь в Троекурово». И действительно, лет через 15 после этого, когда в Троекурове уже была открыта законным порядком женская община, о. Никандра перевели в Троекурово.

Богатые купцы Морозовы из г. Ряжска Рязанской губернии – муж с женой, не совсем здоровые – решились по совету врачей съездить на Кавказ подлечиться. Но сперва приехали к Илариону просить бла­гословения на дальний путь. Тот не одобрил их намерения и посове­товал вернуться домой и, положившись на волю Божию, не беспоко­иться о своем здоровье: «Бог даст, и дома поправитесь». Но Морозо­вы не послушались старца и отправились на Кавказ. Доехав до Став­рополя, они друг за другом заболели холерой и вскоре там умерли.

В один из приездов Евфимии Григорьевны Поповой в Троекуро­во старец заставил ее вскопать гряды на своем огороде. До самого вечера трудилась она и ничего не ела целый день. Вечером Иларион пригласил ее пообедать с ним. На стол подан был один-единствен­ный соленый груздь, разрезанный на три части, да небольшой лом­тик хлеба. Проголодавшаяся Евфимия Григорьевна с огорчением подумала: чего ж тут есть-то? Но, съевши самую малую часть гриба с хлебом, почувствовала, что уже так сыта, что более и есть не мо­жет. «Ты, кажется, хотела много у меня покушать, Евфимьюшка, –сказал ей старец, – а и половины груздика не скушала». «Не могу, Батюшка, очень сыта». После этой трапезы ей очень долго не хоте­лось есть. А то, бывало, пошлет ее старец зимою ночевать в нетопле­ную баню. «Иди, – скажет, – с Богом, Евфимьюшка, тебе и там будет тепло». И точно, по молитвам Угодника Божия она не ощущала холо­да. Другой раз приехала Евфимия Григорьевна зимой. Погостила у Илариона дня три и стала собираться домой. Он уговаривал её ос­таться еще дня на три, потому что сделался паводок. Она не слуша­лась. Собралась и пришла прощаться. Батюшка снял с себя шерстя­ные чулки и подал ей. «Они, – говорит, – хоть и старенькие, да ты их дорогою вымоешь». – «Где ж мне это дорогою чулки мыть?» – поду­мала Евфимия Григорьевна и поехала. С ней были любимый затвор­ником послушник Задонского монастыря Михаил и кучер. Дорогой пришлось переезжать глубокий полный водою лог. Возок опроки­нулся, и Евфимию Григорьевну еле вытащили из воды. Так она и вымыла чулочки старца Илариона.

С этим же самым Михаилом, когда он уже стал иеромонахом Зосимой (впоследствии наместник Задонского Богородицкого монас­тыря), был подобный случай. Приехал он в Троекурово на второй неделе Великого поста; побыл неделю и пришел к старцу благосло­виться в обратный путь. «Ну, Бог тебя благословит, – сказал Илари­он, – ступай. Да погоди. На-ка вот тебе на дорогу чаю, сахарцу – да вот возьми еще сорочку, фуфайку и чулки». И дает ему эти вещи; дал еще пеклеванный ситный. Отец Зосима подумал про себя: «На что все это? Ведь ехать недалеко, да еще черный ситный!» А Батюшка, как бы читая его мысли, сказал: «Возьми, возьми - бывает, и ситный годится в дороге». О. Зосима покорно взял все и поехал. И какой же ужас ожидал его! Пришлось ему вдвоем с кучером переезжать Дон ночью по льду. Взъехали на середину реки, и вдруг лошади провали­лись в лед. О. Зосима с кучером кое-как мокрые выскочили оттуда, а лошади бились в воде. Кучер пошел за помощью в село. А о. Зосима, оставшись один среди реки, весь мокрый и обледеневший, начал со слезами просить Господа и старца Илариона, чтобы спасли его от опасности, угрожавшей ему смертью. Вдруг подходит кто-то неизве­стный и говорит: «Иди на берег, а я твоих лошадей выведу». С тру­дом, утопая в сугробах, выбрался о. Зосима на берег. Он не видал, каким образом неизвестный вытащил лошадей из полыньи, только помнил, что, как вышел на берег, так и лошади с санями выехали следом и стали рядом с ним, а незнакомец молча оправлял сбрую. Оба стояли, как будто в ожидании кучера с людьми из села. Сам о. Зосима был в каком-то забвении и относился к происходившему как к чему-то обыкновенному, и только громкие изумленные восклица­ния подошедшей толпы крестьян привели его в себя. «Кто же тебе, Батюшка, вывел лошадей-то?» – спрашивали они. – «Да я и сам не знаю. Я думал, кто-нибудь из вашего села. Вот он сейчас тут стоял, оправлял лошадей». Но никого не было. Все приписали это к чуде­сам Божиим, так как невозможно было одному человеку справиться с этим делом. А о. Зосима уверился, что спасителем его был Троекуровский затворник, и со слезами возблагодарил Господа и о. Илариона. Вот тут-то, как приехали в село все обмерзлые, а на лошадях даже шлеи обледеневшие, тут-то и пригодились о. Зосиме и батюшкина сорочка, и фуфайка, и теплые чулки; кучеру же очень кстати показался пеклеванный ситный с горячим чаем, потому что ужина; хозяев не нашлось. А Иларион рано утром послал за Голдобиными. Они приезжают. «Подите отслужите молебен о здравии иеромонаха Зосимы. Ты знаешь, Александра, он нынче ночью в одиннадцатом часу ведь оборвался в лед. Я молился о нем, и Господь его спас. На­пиши ему, чтобы не скорбел и не боялся: поболит немножко, и Гос­подь исцелит. Весною еще к нам приедет».

Елецкой помещице Кожуховой старец как-то сказал: «Видишь, как у меня на креслах изветшала подушка-то. Пойдешь в свою деревню, привези мне оттуда новую; а покойнее бы тебе продать это беспокой­ное имение, и деньги отдать на Задонский собор за упокой души тво­ей». - «По приезде оттуда я исполню Ваш совет», - отвечала она. — «Не езди, а продай здесь, я купца найду, и деньги употребим на уст­ройство собора», - сказал Иларион. «Нельзя же, Батюшка, не быть мне в деревне, и для распоряжения, и в последний раз посмотреть на имение», - отвечала Анастасия Петровна и отправилась. Вскоре по приезде в деревню нашли её в постели мертвую, задушенную по­душками.

Однажды старец Иларион послал со своим келейником казначею Лебедянского Троицкого монастыря о. Филарету просфору и черное полотенце. Вскоре после этого настали для о. Филарета черные дни - по наветам недругов он был оклеветан перед начальством, лишен должности и долго переводился из одного монастыря в другой.