|
|
|
|
№ 9-10 2000 |
|
|
Теоретические аспекты развития отечественной миссиологии |
|
|
О.В. Шаталов Олег Викторович Шаталов, кандидат исторических наук, Задонский Рождество-Богородицкий мужской монастырь, Воронежско-Липецкая епархия С развитием светской науки возникло огромное число разного рода исследовательских школ и направлений, выявилось большое разнообразие специальных учебных дисциплин и педагогических практикумов, что объективно оправдано особенностями методов научного поиска. Религиозно же ориентированное сознание для утверждения истин бытия Божия и обретения конечной цели — спасения — всегда стремилось ограничить и свести свои представления о трансцендентном и окружающем нас мире к этим двум, тесно взаимосвязанным областям познания. Естественно, что ограничение такого рода может быть только кажущимся, хотя бы в силу колоссальности, экстраординарности и принципиальной необъяснимости самих этих феноменов с позиций формальной логики или под углом зрения диалектического подхода, равно как и в любом другом сугубо научном, т.е. утилитарном, их истолковании. Но где беспомощно знание, там господствует и вспомоществует нам одна только вера в Господа и возможность Его именем спастись. Именно поэтому любая сверхнормальная величина, выпадающая за круг привычных представлений, не подлежащая рациональному объяснению, обнаруживает беспомощность методов чисто научного поиска. Для светской науки всегда остается загадкой, как в логических формах и в каких именно категориях расшифровать само понятие спасения. Со своей стороны, по-настоящему воцерковленный человек не зря задавался вопросом: а всякое ли знание нужно, или, иначе говоря, спасительно, если оно демонстрирует свою беспомощность как раз на путях спасения? И в этом, если хотите, состояло и проявлялось «позитивистское» отношение Церкви к светской науке. Однако все выше сказанное совсем не означает, что между научным и вероучительным видами знания существует непроходимая пропасть. Одним из наглядных проявлений плодотворности такого взаимодействия является церковно-научное направление, получившее отнюдь не случайно, исходя из особенностей предмета и методов его изучения, название миссиологии. Миссиология — это наука об искусстве миссионерского делания, несущего благодатные дары, спасительные для всего рода человеческого. Возрождая прерванную в послереволюционные годы традицию миссионерского служения, Церковь наша, как и прежде, руководствуется заповедью Христа Спасителя, данной Своим ученикам в последней беседе перед Вознесением: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28, 19–20). На протяжении двух тысячелетий миссия Церкви была и остается неизменной — нести свет евангельской проповеди всему миру, ибо Господь «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2, 4). В Русской Православной Церкви миссия в современном смысле сформировалась к XVIII в., когда она достигла берегов Тихого океана и перешагнула его, перейдя на Американский континент. Следует отметить, что эта миссия всегда носила мирный, ненасильственный характер. Она имела успех, потому что наши миссионеры учили людей по слову апостола Павла «отвращаться от зла и прилепляться к добру» (Рим. 12, 9), примером своей личной жизни свидетельствуя о принадлежности к Православию. Среди ярких представителей миссионерского служения нашей Церкви имена святителей Стефана Пермского, Иннокентия Московского и Николая Японского, преподобных Трифона Печенегского и Германа Аляскинского и многих других, потрудившихся во славу Божию. Их подвижнические труды стали для всех нас назидательным примером, наглядным воплощением наставления апостола Павла: «для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 22), стали весомым вкладом в развитие отечественной миссиологии, развившейся как практическое и теоретическое направление в жизни нашей Церкви в условиях XVIII в. Нет никакого сомнения в том, что миссиология является междисциплинарным церковно-научным направлением. Она требует знания чисто церковной истории, а также истории стран, в условиях которых проходит проповедническая деятельность. Соответственно сюда должен быть добавлен исторический материал, относящийся к тем государственным институтам, религиозным организациям, учебно-просветительским и иным учреждениям, которые эту деятельность осуществляли. Безусловно, приоритетные позиции при изучении вопросов, связанных с миссионерской тематикой, должны быть отданы целому комплексу богословских наук, а именно: основному, сравнительному и догматическому богословию. Неразрывна связь миссиологии с апологетикой. Плодотворное и полномасштабное изучение миссионерской проблематики невозможно без тесного и отнюдь не спорадического взаимодействия с филологической наукой, в особенности когда это касается проблемы перевода текста Священного Писания на языки тех народов, в лексическом строе которых отсутствует само понятие Бога. Большой интерес представляют работы искусствоведов, а также представителей точных и естественных наук, труды философов, экономистов и юристов тех стран, где работает миссия. Миссионерское поле в этом смысле обильно и благодатно как для самих сеятелей, так и для тех, кто потом эту жатву собирает. Естественно, что нельзя изучать то или иное явление, всесторонне не анализируя его. Соответственно, изучение миссионерской проблематики закономерно ставит вопрос, связанный с выяснением роли и значения миссионерства в истории межцивилизационных связей вообще. Ведь именно на скрещении векторов миссионерских усилий изначально возникло и оформилось осознанное стремление к диалогу в рамках сложившихся религиозно-церковных и внецерковных институтов. Нам хорошо понятно стремление сохранить в незыблемости всякую традицию, в том числе и религиозную, но если мы считаем таковое стремление естественным и нормальным в условиях своей собственной страны, то такое же право должно быть логично признано за другими странами и народами. И оговорки типа «языческая» или «истинная» не многое здесь могут объяснить и оправдать. Уникальность служения православного миссионера как раз и состоит в умении наглядными и убедительными доводами доказать, что спасение возможно для тех, кто следует этим путем, не лукавя при этом и не принуждая к самому спасению. И разве всегда честны с нами представители тех религиозных течений, которые прямо не говорят о том, что спасение может быть и недостижимо по самым разным причинам (вспомним хотя бы о том, что индусом можно только родиться). Подавляющее большинство исследователей отмечают четкий и устойчивый, в своем роде неразложимый психологический тип русского народа, его историческую индивидуальность, выражающуюся прежде всего в религиозном самосознании. И это не кажется нам удивительным, потому что степень изменяемости национальных характеров всегда остается не очень большой — грех всегда был и остается грехом, православный в осознании меры и степени своего греха будет православным, буддист буддистом, а иудей иудеем. Анализ исторического прошлого народа выявляет его духовный тип, показывая тем самым, какие схемы или проекты общественного развития в наши дни будут наименее искусственными и наиболее жизнеспособными на данной исторической почве. В то же время миссионерство является выражением той части исходного для него социокультурного комплекса, который в определенной степени подвержен изменениям в условиях вновь обретенной среды для своего проявления. В зависимости от того, как миссионерство реализует эту свою способность, можно говорить об успехе или неуспехе попыток внедрить эту традицию как органическую для данного общества структуру. Миссионерство, являясь носителем традиций по преимуществу конфессионального толка, не замыкается при этом только в рамки веропроповедничества, но и выражает совокупность всех составляющих этот комплекс элементов. Вопросом о целесообразности миссионерской работы в условиях стран с уже сложившейся религиозной традицией (хотя и не только с ней) задавались многие исследователи, общественные и политические деятели. И находили на него разные ответы. «Имеет ли… смысл пашню, уже вспаханную тысячу и один раз, подвергать обработке в тысячу второй? Разве все, что можно сказать об этике, уже не сказано Лао-цзы, Конфуцием, Буддой, Заратустрой, Амосом, Исаией, Сократом, Платоном, Аристотелем, Эпикуром, стоиками, Иисусом, апостолом Павлом, мыслителями Ренессанса, Просвещения и рационализма, Локком, Шефтсбери, Юмом, Спинозой, Кантом, Фихте, Гегелем, Шопенгауэром, Ницше и другими? Разве существует возможность перешагнуть через эти относящиеся к прошлому и противоречащие одно другому убеждения и прийти к новым, которые будут обладать большей и не столь преходящей силой? Возможно ли все, что есть у этих мыслителей этического, соединить в единую идею нравственного, которая аккумулировала бы энергию всех этических учений прошлого? Мы должны надеяться на это, если не хотим отчаяться в судьбах человечества», — писал А. Швейцер, как бы нарочито забывая о том, что подобного рода синкретизм на столь многоразличной религиозной и идеологической основе вряд ли способен принести свои деятельные плоды. Истинно верующий человек дает себе отчетливое представление о том, что в церковной жизни мысль всегда должна воплощаться в дела, теория — в практику, а богословие становиться неотделимой от антропологии. Человек склонен постепенно уподобляться тому, во что он искренне верит. И религиозные сознание и практика развивают свои способы воздействия на адептов с тем, чтобы человек перестроил свой внутренний мир по тем нормам, что приняты в данной традиции. И значит, разница религий — это не только разница теорий, т.е. правоверия и кривоверия, но и различие духовной практики, т.е. Православия и инославия, ортодоксии и гетеродоксии. Различие духовных традиций — это прежде всего различие способов, предназначенных для единственной цели — обретения конкретным данным человеком и всем человеческим сообществом в целом отнюдь не формальной идеи спасения, которое в конце концов также ведет к созданию различных антропологических ликов конфессий. «Как бывает правильно поставленный голос, так бывает и правильно поставленная душа», — писал священник Александр Ельчанинов. И постановку этой души желательно вести по избранному звучанию камертона. А если камертон сфальшивил, если то, что привычно считается чистым звуком в одной традиции, есть нестерпимая какофония с точки зрения другой? Подлинной ересью является не столько иномнение, сколько инославие. При этом если бы религия сводилась только к догматике, то можно было принудить группы экспертов-богословов к соглашениям, примиряющим интерпретации евангельских текстов. Но в том и дело, что образы «внутренних человеков» и образы молитв нельзя изменить принятием одного только экспертного консенсуса. «Словеса опровергаются словесами, но чем можно опровергнуть жизнь?» — совершенно не случайно по этому поводу вопрошал в свое время святитель Григорий Палама. И как раз именно жизнь неопровержимо доказала, что только Православие, по словам иеромонаха Сергия (Страгородского), везде стало верой «национальной, потому что никому не принадлежит в частности, не носит ничьих цветов или знаков… Как дар Неба, а не человеческого разума, оно выше мира и не определяется им, а, наоборот, собою хочет переродить мир. Следовательно … Православие может войти, и со временем, конечно, войдет так же полно, без перемены и без остатка, в национальное сознание <других народов>, как оно могло войти в Европе, и так же станет истинно китайской и истинно японской верой, как в Европе оно стало верой греческой, русской и пр.; — пусть только ничем не возмущается его первобытная чистота». К несомненным преимуществам миссионерской деятельности Русской Православной Церкви нужно отнести органически ей присущее внутреннее единство, что выразилось, в частности, в отсутствии в ней орденской организации. Хорошо известно, какую плохую услугу католичеству оказало соперничество иезуитов, доминиканцев и францисканцев в условиях стран Дальнего Востока, и не только там. А разве не смущает приверженцев буддизма большое количество национальных школ и течений в нем и проблема выбора, всегда сопряженная с этим многообразием? Не стал мучительной и трудно решаемой проблемой вопрос о переводе христианской литературы на языки других народов, как это нередко случалось в католичестве, в котором обостренная богословская полемика затемняла, а нередко и подменяла собою живое миссионерское делание. Русские православные священники при этом хорошо понимали, что явилось причиной конечного неуспеха католических священников в целом ряде обращаемых ими стран. Обусловливалось же это в значительной мере тем простым обстоятельством, что обращаемая сторона проявляла очень мало желания, рвения и потребности поступиться хотя бы чем-нибудь из своих сложившихся веками нравов, традиций и привычек. «Привязанный к формальности, церемониям, почтению и служению предкам, мудрецам, — писал иеромонах Алексий (А. Н. Виноградов), — китаец имеет своеобразную религию, нравственно обрядовая сторона которой определена в «цзинах» и постановлениях правительственных, подобно еврейскому Пятикнижию… нет такой мелочи, которая не была бы обдумана и заранее не определена со строгостью закона и силою народного обычая… Перелагая на свой классический язык идеи и формы жизни других народов, китайцы усвояют то, что им нужно, выбрасывая все несродственное, вырабатывая свое национальное, которому следуют и оберегают ревниво. Основываясь на конфуцианской системе языка, письмен, идей, нравов и обычаев, постановлений и правил жизни, китайцы сохраняют крепкую этнографическую единицу, их интеллект направлен к господству и преобладанию над прочими до казуистической разграниченности и определения отношений личных, гражданских, государственных, общественных и международных (по сношению с иностранцами). Силою оружия покорившие китайцев народы Азии сами подпадают культурно их влиянию и авторитету умственно-нравственному и со временем все более сплачиваются с ними, если не наружно, то внутреннею связью законодательства, управления, просвещения». Именно поэтому главными императивными составляющими миссионерской работы русских православных священников в инославной среде стали сдержанность, постепенность, уважение и диалог. Наперекор всем уверениям представителей отечественной историографии советского времени в том, что проповедническая деятельность православных миссий почти всегда с неизбежностью предшествовала военно-политической и торгово-экономической экспансии. Результаты такого отношения к предмету изучения нам хорошо известны. Не став одним из самостоятельных и плодотворных направлений исследовательской работы наших ученых, большая научная проблема быстро выродилась в набор самых хрестоматийных и никого не впечатляющих сведений насчет того, что в деятельности той или иной миссии было хорошего или плохого. «Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир» (Иак. 3, 17–18). Так сказано в Священном Писании. И в справедливости этого мы убеждаемся каждый раз, когда отчетливо понимаем, что православная миссиология в ряду других богословских дисциплин не отвечает на вопрос о том, что есть истина, а говорит нам о том, Кто есть Истина, и указует путь, ведущий к Нему. |
|
|
© Шаталов О.В., 2000 |
|
|
Приветственное выступление президента Российской академии наук Ю.С. Осипова Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II А.П.
Тупикин Н.А.
Платэ Ответное
слово Святейшего Патриарха В.А.
Садовничий Митрополит
Минский и Слуцкий Филарет Митрополит
Воронежский и Липецкий Мефодий Протоиерей
Владислав Цыпин Н.В.
Синицына С.Л.
Фирсов А.В.
Щипков Г.А.
Михайлов Протоиерей
Борис Пивоваров R.
Minnerath Р.
Миннера Митрополит
Солнечногорский Сергий Н.Н.
Поташинская М.В.
Каргалова Б.К.
Кнорре Н.Ю.
Степанов Митрополит
Крутицкий и Коломенский Ювеналий Протоиерей
Валентин Асмус М.С.
Иванов Архимандрит
Платон (Игумнов) Р.А.
Лопаткин З.И.
Пейкова Ю.В.
Ушакова М.П.
Мчедлов Священник
Сергий Широков О.В.
Шаталов О.Ю.
Васильева Архимандрит
Макарий (Веретенников) С.Л.
Фирсов А.И.
Алексеев А.В.
Журавский Приветствия, |